«Мы служили Байконуру!»
Есть люди, которые приносят в нашу жизнь тепло и радость. Читатели библиотеки Дворца культуры «Мир» хорошо знают, что один из таких людей – библиотекарь Ирина Константиновна Голубева – последние 10 лет работала на абонементе этого учреждения. Улыбчивая и жизнерадостная, она успела стать добрым другом всем любителям книг. 8 января Ирины Константиновны не стало. А память о ее яркой и интересной жизни сохранилась. Дело в том, что со своим мужем Юрием Георгиевичем она познакомилась на строящемся Байконуре, рядом с которым 16 лет жила их семья. Сегодня мы публикуем воспоминания Ирины Голубевой.
Звездоград – край тюльпанов и саксаула
Осенью пятьдесят восьмого года после окончания техникума я приехала на Байконур из Приволжского округа по распределению. Три года я отработала на большом холодильнике – в нем хранились продукты для всего города. Спустя какое-то время перешла в отдел Управления космических исследований, где работала техником-чертежником и машинисткой. Люди, трудившиеся на Байконуре, жили в расположенном неподалеку городе Ленинске, который позже стали поэтично называть Звездоградом. Прошло всего три года со времени основания города, но был уже отстроен главный штаб, солдатские казармы, рядом с ними разбит Солдатский парк. В этом парке были две аллеи, но деревья в нашем городе поначалу росли очень плохо: слишком тяжелым для них был резко континентальный климат Байконура. Вокруг города простиралась голая степь, больше напоминавшая пустыню. Снег зимой не выпадал, на улице мело замерзшим песком, а дома было сложно согреться. На точках, где мы работали, по утрам на столе лежал огромный слой песка, а в чайнике замерзала вода. По весне на Байконуре цвели тюльпаны и рос саксаул, но уже в мае эта растительность вяла из-за жары. Правда, с годами было налажено орошение, вдоль домов и в парках прорыли арыки, рядом с которыми разрослись пирамидальные тополя.
Для малышей были построены детские сады и большая трехэтажная школа. Но на Байконуре было очень мало молока, фруктов, овощей. Самым маленьким детям выдавали в день немного творога или пол-литра молока. А на день рождения ребенка приносили не конфеты, а арбузы и дыни. Овощи к нам привозили в специфическом виде: морковка была вся обрезана, потому что, пока она ехала к нам в город, успевала частично сгнить. Поэтому чаще морковь и картофель привозили сушеными. До 1970 года на Байконуре был сухой закон. Бутылку вина, привезенную из дальней поездки, берегли для какого-нибудь особенного случая. В 70-е годы в окрестностях нашего города открыли серный источник, мы ходили туда лечиться. И, конечно, у нас была великолепная река Сыр-Дарья, широкая и полноводная. Рядом с ней располагался уютный песчаный пляж. Течение в реке было такое сильное, что против него невозможно было проплыть ни метра. Потом, когда в середине 70-х годов воду стали отбирать на орошение рисовых полей, река сильно обмелела. За ней стало сохнуть и Аральское море, которое питалось Сыр-Дарьей.
Мечта о космосе и холод степей
Главной площадью города была площадь Ленина. Она была просто огромной, гораздо больше Красной площади в Москве. На площади Ленина стояли трибуны, проходили парады. Второй площадью города была площадь Королева. В Звездограде было несколько каменных четырехэтажных домов, которые тогда выглядели очень солидно. Их называли ДОСами – домами офицерского состава. Еще был построен пятиэтажный госпиталь, к которому через несколько лет достроили два корпуса. Основная же часть жителей обитала в так называемом «деревянном городке» в маленьких «финских» домах. Рядом была почта, магазин, гостиница, общежитие. В этом общежитии тогда располагалось ателье, где шили обмундирование для офицеров. Там работали девушки-детдомовки, закончившие курсы портных и целой группой присланные на Байконур. А около штаба вскоре после моего приезда открыли небольшой уютный кинотеатр «Сатурн». Сразу за кинотеатром была степь. Выходишь вечером на улицу после киносеанса: с одной стороны – город, освещенные улицы, а за кинотеатром – тьма, бездна… Даже страшно становилось. Летом мы каждую неделю ходили на танцплощадку, устраивали праздники, карнавалы, жили очень энергично и увлеченно. В 1962 году построили большой Дом офицеров, где впоследствии проводились все важные мероприятия. При Доме офицеров было литературное объединение «Звездоград», выпускавшее свой альманах поэзии. На обложке одного из сохраненных мной сборников остались подписи Гагарина, Кубасова, Комарова, Феоктистова, Егорова, писавших вступительную статью к юбилейному выпуску альманаха. Стихи в сборниках посвящены преимущественно мечте о космосе, которой мы все тогда жили… По телевизору сейчас показывают одни руины вместо Байконура. Наших военных частей там не осталось. Казахи на Байконуре не работают, город стоит наполовину мертвый. Видела недавно в телепередаче о Звездограде дом с выбитыми окнами, стоящий на помойке. А ведь я помню, что раньше в этом доме был большой магазин. Очень хочется съездить в свой город, вспомнить прошлое, но боишься, что увидишь не родные места, а пепелище…
«Земля нас выпускает, словно птиц…»
На работу мы ездили за 60 километров от Ленинска на специальном поезде, который мы почему-то называли мотовозом. И всю дорогу до Байконура мы пели песни. Кто-то приезжал домой вечером, а кто-то, как мой муж, инженер-испытатель, работал через сутки. Вместе с женами других испытателей я дежурила в ночном буфете, который мы с разрешения начальства организовали для своих мужей. В это кафе каждую ночь приходили космонавты выпить кофе с бутербродами. Часто космонавты шутили, балагурили, особенно веселым был Гагарин. Перед стартами ракет приходили смотреть на космонавтов. Они проходили по почетному кругу, мы дарили им цветы и слушали выступления. Запомнилось, что космические скафандры были очень тяжелые, видно было, что в них даже ноги передвигать сложно. Из космоса люди часто возвращались ослабевшими, особенно те, кто долго там пробыл. Но, например, Гагарин сам вышел из шарика. Вот только корабль они сажали не всегда точно. Особенно крутило Гагарина, Леонова и Беляева – они приземлялись где-то на Урале. Многие космонавты погибали. Кто-то умирал при взрывах на старте, у кого-то, как у Комарова, Волкова и Добровольского, происходила разгерметизация салона. Только, по-моему, они все равно не боялись летать, ведь для них полеты – великое дело, смысл всей их жизни.
Гениальный Генеральный
Сергей Павлович Королев очень часто приезжал к нам на Байконур. А перед пусками дневал и ночевал у нас в городе. Мой муж с ним работал и много о нем рассказывал. Это был удивительный человек. К примеру, он не любил обсуждать решения в кабинетах. Когда он приезжал на Байконур, обычно его встречали уже на улице. Не заходя в здание, Сергей Павлович начинал переговоры и ходил под руку с инженером по территории до тех пор, пока вопрос не был решен. Однажды ракета, запущенная по проверенным Королевым документам, села на пятьдесят километров в сторону от рассчитанной точки. Сергей Павлович немедленно собрал экстренное совещание. Специалисты принялись перепроверять расчеты, но все они были верны. Материалы уже собирались передавать во всевозможные институты для подробного изучения, когда к Королеву с повинной явился инженер из отдела по проведению расчетов по полету. Он рассказал, что при работе ориентировался на дневное время, а запуск был произведен ночью, и поэтому получились расхождения. Королев за эту ошибку инженеру даже выговор не объявил, напротив – дал премию, потому что, если бы тот не сознался в своей ошибке, на дополнительные расчеты ушли бы долгое время и огромные средства. А еще Сергей Павлович был очень суеверным человеком. Говорил, что ни одна женщина на старте появляться не должна, и всегда строго придерживался этого правила.
Сопричастны великому делу
На Байконуре случались страшные аварии. Запомнился случай: ехали летом из столовой в автобусе. Рядом балагурил молодой симпатичный парень, он работал на обслуживании огромной цистерны с кислородом. Когда приехали на точку, мы пошли в свой отдел, военные отправились работать на старте, а часть гражданских осталась возле этой самой цистерны. Что там у них случилось – короткое замыкание или возгорание, не знаю. Помню только, что когда эта цистерна взорвалась, мы побежали спасать работавших там людей, но увидели обгоревшие трупы. Несколько человек, включая того парня, что ехал рядом со мной в автобусе, еще несколько минут были живы, но потом и они умерли от ожогов. Ощущение от этой аварии на всю жизнь осталось кошмарное. Так что работали на Байконуре тяжело и с риском для жизни. Но, несмотря на эту тяжесть, настроение и у гражданских, и у военных всегда было приподнятое. Мы были молоды и знали, что каждый из нас сопричастен великому делу, которое войдет в мировую историю.