Аватара дьявола
Высунутый язык вызывает у современного человека, пожалуй, лишь одну ассоциацию: языком "дразнятся" дети; жест этот - детский или, если язык высунул взрослый, ребяческий, дурашливый, стилизующий детское "дразнение" 1 . Однако европейская иконография ХI-ХVII вв. открывает в обнажении языка гораздо более сложную и уж во всяком случае совсем иную смысловую соотнесенность: высунутый язык, который оказывается здесь устойчивым атрибутом и характерным жестом демона, волей-неволей вовлекает исследователя в настоящее семантическое путешествие - и путешествие не в мир невинной детской игры, но в ту область, где царит зло и такие его спутники, как страх, грех, обман. Анализ возможных смыслов обнажения языка заставит нас обращаться к каждой из этих трех (и, конечно, далеко не единственных) ипостасей зла.
Мотив обнаженного языка отнюдь не является исключительным достоянием европейской иконографии: он встречается в искусстве этрусков и индийцев, у североамериканских индейцев 2 ; словесное описание этого жеста приведено в Ветхом завете, в книге пророка Исайи 3 . В некоторых случаях можно говорить о связи мотива с демоническими персонажами внехристианских пантеонов. Таковы, например, этрусские изображения Горгоны с высунутым языком или же индуистские статуи богини Кали, из разинутого рта которой свисает язык, окрашенный кровью ее жертв: в обоих случаях мотив высунутого языка соотнесен с мифологическими персонажами-убийцами, которые воплощают идею "враждебности жизни" и в этом качестве соответствуют христианскому дьяволу - врагу бытия, "человекоубийце от начала" (Ин. 8, 44).
Однако лишь в христианской иконографии мотив высунутого языка соотнесен с образом дьявола вполне систематически и мотивированно (что мы попытаемся показать ниже), "обнажение языка"становится символом, включенным в понятийно-образную системухристианской демонологии.
333Высунутый язык входит в состав характерных атрибутов демона примерно с Х I -ХП вв. и сохраняется вэтом качестве вплоть до заката "ученой демонологии" в XVII в. 4 Позднее связь мотива со сферой демонического явно ослабляется:для нас обнаженный язык уже не принадлежит к набору таких стандартных признаков дьявола, как рога, копыта, клубы дыма и т.п.; изобласти инфернального мотив явно вытесняется в область инфантильного, становясь знаком детского или "ребяческого" поведения 5 ,однако все же не исчезает полностью из сферы демонических представлений и образов. Так, дьявол и аналогичные ему демоническиеперсонажи нередко изображаются с обнаженным языком в русскомлубке XVIII - начала XX в. 6 Дьявольские маски с высунутым языком(трансформация готических химер?) встречаются в архитектурномдекоре русской усадьбы XVIII в. 7 Далеким воспоминанием о средневековой демонической символике высунутого языка являются, очевидно, известный рисунок Пушкина (1829) в альбоме Ел.Н. Ушаковой, на котором бес дразнит языком поэта в монашеском клобуке 8 , и строки о В.А. Жуковском в сатире А.Ф. Воейкова "Дом сумасшедших" (1814-1817):
Вот Жуковский, в саван длинныйСкутан, лапочки крестом,Ноги вытянув умильно,Черта дразнит языком. 9
Визуальные изображения и текстовые описания высунутого языка соседствуют в средневековой культуре с богословскими толкованиями символики языка как части человеческого тела. В настоящей статье мы попытаемся соотнести визуальный компонент с текстовым и очертить круг смыслов, связанных с обнаженным языком.
Мотив языка появился в демонологических текстах христианских авторов задолго до того, как сложилась специфическая иконография дьявола; уже св. Августин в описании дьявола прибегает кэтому мотиву: "Рассевает повсюду смертоубийства, ставит мышеловки, острит многоизвитые и лукавые языки свои: все яды его, заклиная именем Спасителя, изгоните из ваших сердец" 10 .
Выражение "коварный язык" ( lingua dolosa ), которое в псалмахДавида часто применяется к врагам'' и которое св. Августин превратил в характеристику дьявола, впоследствии до такой степени становится общим местом демонологии, что порой выступает в качествеметонимического обозначения дьявола. Так обстоит дело в анонимном трактате XII в. "Диалог о борьбе любви Божьей и Лукавогоязыка" 12 : здесь аллегорические персонажи - Божья любовь и Лукавый язык ( Lingua dolosa ) - ведут спор о том, стоит ли предприниматьмучительные труды праведника ради сомнительной надежды на блаженство. "Лукавый язык", в частности, говорит о "глупости" ( stultitia ) христианских подвигов: сколько ни трудись, все равно "спасутсяк жизни те, кому предопределена жизнь, а те, кому предназначенакара, подвергнутся каре" 13 . Кто такой этот "Лукавый язык", авторне разъясняет, полагая, видимо, что ответ самоочевиден; однаковоспоминания "Лукавого языка" о том, как он "заполучил Адама через Еву" 14 , все же призваны рассеять возможные сомнения: передчитателем, конечно же, - сам дьявол.
Можно было бы предположить, что язык включается в областьдьявольского главным образом вследствие своей греховности. Нет сомнения, что язык и в самом деле понимался как часть тела, особо подверженная греху (об этом речь пойдет ниже). Однако греховностьязыка как такового вовсе не так очевидна, как может показаться спервого взгляда. Формула "грешный мой язык" (по пушкинскому выражению в "Пророке") применительно к христианским представлениям упрощает реальное положение дел, поскольку отцы церкви постоянно подчеркивают, что язык сам по себе не греховен. "Лишь виновная душа делает виновным язык", - замечает св. Августин 15 . Зато совершенно безусловным и общепризнанным является другое обстоятельство: язык опасен; он, как никакой другой член тела, нуждается всдерживании и контроле. "Нет такого члена в теле моем, которого ябы так боялся, как языка", - это высказывание одного из отцов-пустынников точно выражает суть сложившейся ситуации 16 .
Образность, связанная с жестом высунутого языка, в значительной степени подчинена идеям страха и греха - идеям, которые всвою очередь самым тесным образом связаны со сферой демонического.
Начнем с идеи страха. Существовал страх перед языком, и этот c трах подпитывался соответствующим настроением ветхозаветныхкниг. Сравнения языка с оружием - с бичом: "Удар бича делает рубцы, а удар языка сокрушит кости" (Сир. 28, 20); мечом: ". язык -острый меч" (Пс. 56, 5), луком: "Как лук, напрягают язык свой длялжи" (Иер. 9, 3) - сочувственно восприняты и глубоко разработанысредневековыми авторами. Цезарий Арелатский (VI в.), призываямонахов неустанно бороться с собственными пороками, предлагал"убрать в ножны мечи языков", чтобы не ранить друг друга в этойсхватке 17 . Палладий в "Лавсаике" (419-420) уподобил резкие упреки,обращаемые Антонием Великим к некоему нечестивцу, "бичеваниюязыком" 18 .