Без кейворда
Шли годы. Блок взрослел; взрослели его журналы; взрос лели его стихи. Около четырнадцати лет он начал выпускать рукописный журнал «Вестник». Здесь Саша помешал переводы из античных и европейских классиков и самостоятельные приключенческие романы с продолжением, очерки с описаниями природы, баллады, лирические стихи и даже популярные научные статьи.
Стихи Блока постепенно становились сознательным твор чеством, лирическим дневником впечатлительного, углублен ного в себя подростка. Они еще откровенно подражательны. В них явственно чувствуются отзвуки музыкальной и утончен ной лирики кумиров юного Блока — Жуковского, Полонского, Фета.
Летом 1897 года в жизни шестнадцатилетнего мальчика произошло серьезное событие: на немецком курорте Бад-Наугейм, где Блок отдыхал вместе с матерью, он познакомился с красивой, уже не очень молодой женщиной Ксенией Михайловной Садовской. «Это была высокая, статная, темно волосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами, — так описывает ее Бекетова.— Была она малороссиянка, и ее красота, щегольские туалеты и смелое, завле кательное кокетство сильно действовали на юношеское вооб ражение. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, но он любил ее восторженной, идеальной любовью, испытывая все волнения нерпой страсти».
Влюбленность гимназиста была замечена всеми: она вызы вала снисходительные улыбки у взрослых (впрочем, у матери — тревогу и ревность). Но это юношеское чувство было гораздо сильнее и одухотвореннее, чем думали окружающие. Оно оставило глубокий след в душе и в поэзии Блока. Влюбленность довольно скоро прошла, но сердечная память о ней осталась на всю жизнь. В 1909-1910 годах он создает один из лучших своих любовных циклов — «Через двенадцать лет», где сквозь туман времени вновь проступает давний, незабвенный «синий призрак».
Все, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
Так всегда было с Блоком: впечатления, глубоко врезавшие ся в его сердце, оставались на всю жизнь, могли долго, до времени, таиться на дне сознания и потом вдруг вспыхивали и превращались в поэзию, в стихи.
30 мая 1898 года Блок окончил гимназию. А 31 августа он поступил («довольно бессознательно», как сам потом при знавался) на юридический факультет Петербургского универ ситета. Скоро он понял, что юриспруденция ему совершенно чужда, и перешел на филологический факультет, который закончил в 1906 году. Надо сказать, что хотя большого следа университет не оставил в его жизни, все же он дал ему солид ное систематическое филологическое образование, навыки исследовательского труда. Кандидатское сочинение Блока о русских просветителях XVIII века Болотове и Новикове вы звало пылкое одобрение профессора И. А. Шлянкина. И впо следствии Блок не раз обращался к научной работе и выполнял ее всегда с блеском.
Одним из самых страстных увлечений юноши был театр. Знаменательно, что в семейной анкете на вопрос: «Чем я хотел бы быть» — шестнадцатилетний Блок отвечает: «Артистом императорских театров». Он боготворит премьеров тогдашней петербургской сцены Далматова, Дальского, Савину. Он и сам увлекается декламацией, в своем родном Шахматове перед немногочисленными зрителями пылко произносит монологи Ромео и Гамлета. Благоговейное отношение к Шекспиру, появившееся в эти годы, Блок тоже сохранил на всю жизнь.
Летом 1898 года он участвует в любительских спектаклях в имении Боблово. Эта усадьба, принадлежащая Д. И. Менделееву, другу и университетскому коллеге А. Н. Бекетова, находилась в нескольких верстах от Шахматова. Вот как много позднее, летом 1921 года, перед самой смертью, в набросках поэмы «Возмездие» написал Блок о своем первом приезде в Боблово: «Долго он объезжал окрестные холмы и поля, и уже давно его внимание было привлечено зубчатой полосой леса на гребне холма на горизонте. Под этой полосой, на крутом спуске с холма, лежала деревня. Он поехал туда весной, и уже солнце было на закате, когда он въехал в старую березовую рощу под холмом. вдруг — дорожка в лесу, он сворачивает, заставляя лошадь перепрыгнуть через канаву, за сыростью и мраком виден новый просвет, он выезжает на поляну, перед ним открывается новая необъятная незнакомая даль, а сбоку — фруктовый сад. Розовая девушка, лепестки яблони — он перестает быть мальчиком».
Александр Блок увидел шестнадцатилетнюю дочь Менделеева Любу и полюбил ее на всю жизнь.
В Боблове было много веселой молодежи. Там тоже увлекались театром, тоже мечтали поставить спектакль. Блок сразу же предложил взяться за «Гамлета» — на меньшее он не соглашался. Он играл самого вечно печального принца, а Люба Менделеева — Офелию. Играли в сенном сарае. Перед спектаклем очень волновались. Много лет спустя Любовь Дмитриевна вспоминала:
«Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающий ниже колен. Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое: я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора. Даже руки наши не встретились, и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет». «Мы были еще в мире того разговора, и было не страшно, когда прямо перед -нами в широком небосводе медленно прочертил путь большой, сияющий голубизною метеор».
Какие бледные платья!
Какая странная тишь!
И лилий полны объятья,
И ты без мысли глядишь.
Кто знает, где это было?
Куда упала Звезда?
(«Тебя скрывали туманы. », 1902)
Гамлет и Офелия — вот они на старых фотографиях. «У обоих удивительные лица,— пишет поэтесса Н. А. Павлович.— Никогда, ни в каком девичьем лице я не видела такого выражения невинности, какое было у нее. Это полудетское, чуть скуластое, некрасивое по чертам лицо было прекрасно. А его лицо — это лицо человека, увидевшего небесное виденье».
Не призывай и не сули
Душе былого вдохновенья.
Я — одинокий сын земли.
Ты — лучезарное виденье.
И через многие, многие мятежные, безумные годы, несмотря на все свои увлечения другими женщинами, уставший, трагически измученный жизнью Блок в минуты тоски и одиночества вновь и вновь будет звать на помощь свою Единственную, свою Милую, свою Офелию.
Я — Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце — первая любовь
Жива — к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
И вновь и вновь будет вспоминать тот счастливый, розовый, юношеский сон.
И, покорна щемящему звуку,
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне— колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
С лета 1898 года начинается тот стихотворный поток, который дает начало циклу «Стихов о Прекрасной Даме» — этому лирическому взлету молодого Блока, океану любовных гимнов, обращенных к Л. Д. Менделеевой. В юношеских стихах 1898—1899 годов еще преддверие этого цикла (« Ante Lucem »— «Перед светом» — назвал Блок позднее эти свои ранние стихи), но в них уже звучит его мелодия — молитвенное поклонение любимой.
Талант молодого поэта крепнет от стихотворения к стихотворению. В них все явственнее можно различать будущего Блока, его голос — один из самых дорогих, завораживающих голосов в русской поэзии.
Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист —
Душа не избежит невидимого тленья.
Так, каждый день стареется она,
И каждый год, как желтый лист кружится,
Всё кажется, и помнится, и мнится,
Что осень прошлых лет была не так грустна.
В ранних стихах Блок очень резко говорит о своем индивидуализме, о чуждости мелкой суете человеческих стремлений, о презрении к черни.
Душа молчит. В холодном небе
Все те же звезды ей горят.
Кругом о злате иль о хлебе
Народы шумные кричат.
В «Автобиографии» Блок вспоминал о том, как он, двадцатилетний студент, принес редактору журнала «Мир божий» В. П. Острогорскому стихи, навеянные картинами Васнецова, изображающими Сирина, Алконоста и Гамаюна — вещих птиц древнерусских легенд. Общественно настроенный редактор отнесся к его «безыдейным» стихам, по словам Блока, «со свирепым добродушием», сказав: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!» Но либеральный редактор оказался чрезвычайно недальновиден и глух к поэзии: ведь стихи эти лишь внешне могли показаться далекими от современных тогдашних событий. На самом деле они — о жизни, о времени, о России; только говорят они об этом крупно, отвлеченно, символически. Незадолго до трагических событий начала зека — русско-японской войны, Цусимы, 9 Января — написано пророческое стихотворение «Гамаюн, птица вещая»: